Коренная ростовчанка Ольга Васильевна Давыдова была свидетельницей того, как разрушали старое городское кладбище (оно находилось там, где сейчас построены Дворец спорта и Дворец здоровья), и куда был использован камень снесенных надгробных памятников. Публикуем ее вспоминания.

В 1936 году мои родители по пригласительным билетам побывали на спектакле в только что построенном театре драмы имени М. Горького, и вспоминали об этом много лет спустя. Они сидели в пятом ряду партера, но почти ничего не слышали. О том, что говорили артисты, надо было догадываться по мимике их лица и жестам.
Не только публика жаловалась на плохую акустику в театре. Заслуженная артистка Вера Марецкая в то время, пока жила и работала в Ростове говорила, что артистам трудно играть, они все время напрягают голосовые связки, но звук как бы проваливается, исчезает.

А мой дед Александр Иванович Трегубенко считал, что зданию театра никогда не будет удачи потому, что для того, чтобы получить мрамор для его отделки, разорили городское кладбище, которое располагалось на том самом месте, где сейчас построен Дворец спорта. Там были похоронены и наши предки. На их могилах лежали три большие плиты из черного мрамора. Под ними покоились мой прадед, прапрадед и прапрапрадед. Все они были ростовские купцы II гильдии. Ограда вокруг их могил была настоящего каслинского литья, ее мой прадед заказывал на Урале. В углу ограды, рядом со скамейкой, была еще одна маленькая могилка дочери деда, умершей в детстве.
В конторе кладбища можно было оплатить уход за могилами. Специальные рабочие высаживали цветы, поливали их, красили ограды. Все кладбище было ухоженным, чистым.
нажды бабушка отправила на кладбище посмотреть за могилками нашу домработницу и меня. Мне было лет пять. Я сразу же нашла нашу ограду, мы там посидели, а на обратном пути моя спутница нарвала букетик цветов и поставила их на кухне. Мама вернулась с приема в поликлинике, увидела эти цветы, схватила их, сейчас же поехала на кладбище и положила на первую, попавшуюся могилу. Бабушка объяснила: с кладбища нельзя взять даже цветка. Существует поверье: души умерших придут за своими цветами и накажут того, кто сорвал их.

Погром на городском кладбище начался внезапно. Это произошло летом 1934 или 1935 года. К нам пришел знакомый деда и рассказал: вот уже третий день, рано утром, как только начинает светать, на кладбище приезжают грузовики с людьми. Видимо, это были заключенные: при них находилась охрана.
Они использовали каток для утрамбовки асфальта: он наезжал на памятники, толкал их, валил, а потом люди волокли их к машине и увозили. Все происходило быстро, и к тому времени, когда солнце вставало, с кладбища они уже уезжали. А на следующее утро все повторялось опять.

Услышав это, дед вместе со мной, пошел к своему младшему брату Леониду Ивановичу и мы втроем отправились на кладбище. Как только мы вошли в ворота, увидели, что возле конторы молча стоит толпа людей. Главная аллея была завалена поломанными деревьями и кустами, засыпана комьями земли. Мы прошли дальше: ограда вокруг могил наших предков со стороны аллеи была повалена на землю, все три мраморные плиты исчезли, могилка дочери деда оказалась раздавленной.
Под мраморными плитами по соседству оказалась погребальная камера, выложенная камнем. Перекрытие над ней рухнуло и были видны гробы.

Дед, схватившись за брата, тяжело осел на землю, Леонид Иванович крепко держал меня за руку. Мы вернулись к входу на кладбище. Людей там прибавилось. Из конторы вышел мужчина в кепке и потребовал, чтоб все расходились: есть указание ликвидировать буржуйские могилы.

Один человек попытался доказывать, он - научный работник, разрушена могила его отца.
Мужчина в кепке ему ответил:
- Допустим ты научный работник, но батя-то твой был кто? Буржуй - это по тебе видно, а мы буржуев и на том свете достанем. Всем разойтись!

Никто не двигался. Вдруг стало тихо: заговорила старая женщина, она проклинала тех, кто творит такое страшное зло, призывая небо наказать их. Дед потом мне объяснял, женщина эта знала старинный казачий обряд проклятья. Тот, кого проклинают, всегда плохо кончает, дело его рассыпается, люди от него отворачиваются, болезни одолевают его. Мы ушли.

Потом знакомые говорили, что с кладбища увозят не только памятники из черного мрамора, но и выискивают розовый камень, такой, как тот, на котором стоит памятник Кирова.
Брат деда Леонид Иванович работал в артели "Красный художник". Через знакомых скульпторов он узнал, что памятники с кладбища свозят в мастерскую НКВД, там заключенные пытаются срезать с них надгробные надписи, но у них это плохо получается. Одного ростовского скульптора возили в эту мастерскую, чтобы он наладил это дело. С него взяли подписку о неразглашении, но он в тот же вечер выпил с приятелями и по пьянке проговорился. На него сейчас же доложили. Через несколько дней его увез "черный ворон".

Дед знал, памятники из мрамора привозят на строительство театра, он сумел попасть за забор и старался отыскать глазами мраморные плиты с могил предков. Однажды он сказал бабушке, что наши плиты установили на фасаде театра у самого входа.

Городское кладбище перестало существовать, на его месте разбит сквер. Люди, рожденные в последующие годы при советской власти, не знают своих предков. Связь поколений оказалась разорвана...