Рекомендую прочитать интересующимся, откуда пошли непонятные слова в заговорах.
Заумь как разновидность ритуальной речи славян
Славянские древности. Этнолингвистический словарь под ред. Н.И.Толстого.
Т. 2. М., 1999, с. 279-282
3аумь — разновидность ритуальной речи, представляющая собой бессмысленный набор непонятных, искаженных слов, обычно ритмически организованных и зарифмованных. 3аумь часто имитирует иноязычную речь. 3аумь используется в сакральных и магических ситуациях: для общения с потусторонним миром, для передачи речи нечистой силы, как способ обозначения сакральных понятий, а также для коммуникации с животными, маленькими детьми, иностранцами, т. е. с «не-людьми» или «не вполне людьми». С заумью тесно связана глоссолалия — говорение на иностранных, «непонятных» языках.
3аумь встречается в различных жанрах народной культуры, чаще всего в лечебных и любовных заговорах. Согласно хорв. легенде, человеку, который стал первым на земле врачом, свыше была сообщена молитва, основанная на зауми: «Anto Bono Boniparto, Anto Santo velepanto, Anto sigo prepovigo...».
В заговорах и апокрифических молитвах, построенных на перечислении имен нечистой силы, болезней или опасных животных, заумь используется как способ замещения «опасных» имен, а также как способ наиболее эффективного воздействия на демонов: «Пошли ко мне на помощь рабу своему часть бесов и дьяволов: Зеследер, Пореастон, Коржан, Ардун, Купалолака...» (рус. любовное заклинание XVIII в.) или: «Сарпра, цуфа, ломаника, путиха, боротва, марта, кванна, дунай» — заговор от укуса змеи (с.-рус., Данилов В. В. Кадниковский у. Вологодской губ. // Север. Вологда, 1923 Кн.3—4:352), «аза, мора, сара» (з.-укр. заговор от укуса змеи, Верхр.ГТЛ:401).
3аумь, как и глоссолалия, характеризует в былинках и поверьях язык нечистой силы и, наряду с хромотой, кривизной. слепотой и др. физическими недостатками свидетельствует об ущербности, неполноценности демонов, их неспособности говорить на нормальном человеческом языке. Карлики одно слово выговаривают с начала, а другое — с конца, перемежают речь немецкими фразами, а некоторые человеческие слова заменяют своими (луж.), леший способен только повторять за людьми концы произнесенных ими слов (с.-рус.), русалки поют на своем языке (полес.). Фрагменты зауми часто обрамляют или начинают речь демонов, которая в своей основной части соответствует нормам языка: рус. домовой начинает свою речь словами «хынь, хынь»: «Хынь, хынь, хоть бы худую, да пегую» (о лошади). Обращаясь к людям с просьбой одолжить им квашню, луж. карлики говорят: «Ваги-виги, одолжите корытце, чтобы испечь хлеб». Этот же прием встречается и в др. случаях, например, в бел. заговоре на тушение пожара: «Гок-гак, миряновая мать, Присвятая Анна, ни пущай на авин пламя».
В народном театре заумь характерна для речи «потусторонних» персонажей и инородцев. В чеш. пьесе «Hra o sv.Dorotei» черт произносит: «Hola, hola, tramtaryje...» или: «Fitum, titum, trum, trum... Bzzzz...). В бел. вертепе с помощью зауми оформляется речь цыгана: «На ковердо вердо на чечерже...» и еврея: «Ой, щир, мир, стейлем, бейлем» (Шейн МИБЯ 3:150,157).
В о.-слав. традиции известны письменные формы зауми, некоторые из которых ведут свое начало от каббалистических заклинаний и применяются в качестве амулетов от лихорадки, бешенства и др. Написанные на бумаге заговоры носят на теле, прикладывают к больному месту, съедают, сжигают и пр. Наиболее известны среди них т. н. «Сатор»-формула, или «печать царя Соломона», и «Абракадабра», которые часто функционируют в сильно разрушенном и измененном виде. Канонический вид «Сатор»-формулы представляет собой магический квадрат — акростих-палиндром, состоящий из слов: «Сатор Арепо Тенет Опера Ротас» [Сеятель Арепо содержит колеса со старанием], все строчки которой читаются как по вертикали, так и по горизонтали. Разрушенные формы этого текста лишены структуры таблицы и пишутся в строчку, превращаясь в заговоры, построенные на перечислении имен.
Формула «Абракадабра» основана на идее уменьшения и имеет вид усеченной колонки, в конце которой от всего слова остается только одна буква. По этому же принципу построены другие формулы-амулеты, например, записанный на бумаге заговор от лихорадки, который носят в ладонке: «Абриколаж, бриколаж, риколаж» и т. д. (рус.) или «Авраам, Враам, Раам, Аам» и т. д. (укр.), «Рапесенд, Рапесен...» (серб.) и др. Этот же прием используется в речи рус. хлыстов во время их религиозных радений: «Михайло, ихайло, хайло, айло, ло, о».
Письменные заумные формулы подобного типа часто исполнены в виде геометрических фигур — креста, ромба, треугольника, пентаграммы, слова в них соединены крестиками. Часто письменные формы зауми сопровождают кодифицированные молитвы, например, «Отче наш» или «Живый в помощи...».
Элементы зауми используются в загадках для шифровки загадываемого объекта, ср., к примеру, в.-слав. загадку о ласточке: «Шитовило-мотовило по-немецки говорило, по-испански лепетало» (мотовило — производное от мотать ассоциируется с быстрым полетом ласточки). 3аумь встречается в детских считалках чаще всего как искажение слов чужого языка (например, рус. считалка «эне бене реке...» является искажением немецких слов). 3аумь часто встречается в различных тайных языках — воровском, профессиональном арго, в языке нищих, в школьных языках для сокрытия смысла речи от посторонних.
Основные способы создания зауми универсальны для текстов всех жанров и строятся на десемантизации речи, «отталкивании» от родного языка.
Заумная речь обычно оформляется как повторение групп звуков, часто содержащих фиксированные сочетания согласных или гласных звуков, которые проходят через весь текст, иногда значительно варьируясь. К ним прикрепляются цепочки других звуков. В результате этого создается аллитерированная, экспрессивная, ритмически организованная «речь», часто рифмованная: «Пикус, пакус, алипакус» (рус. заговор от лихорадки), «Сарандара, сарандара, марандара, марандара...» (болг. заговор от укуса змеи). Звуковой повтор как способ организации зауми характерен и для письменных заговоров: «Карка макарка поNо, поNо» — магическая формула на чаше, из которой поят больного, укушенного змеей (серб.).
Иногда подобные звуковые повторы встречаются и в обрядовых песнях, ср., например, припев рождественской песни у карпат. русинов: «Роч кенде/ Роч кенде/ Роч кенде, кенде/ Роч куренде/ Рочкекуренде / Пременде» (Терещ.БРН 7:22-23).
На звуковых повторах строится и речь мифологических персонажей. Русалки произносят глоссолалические фразы: «Ре-ли, ре-ли», «Огэ, огэ, огэ», «Гута-та, гута-та», «гу-гу-гу», «ку-ку» и пр. (полес.). Смерть произносит: «Пуль-пуль-пуль» (пол.), упырь бормочет «łuр-łuр-łuр (пол.). Женские демоны перелестницы произносят ряды исковерканных «слов», в каждом из которых изменяется один звук: «шоє — своє — хвоє — твоє» или «туря — куря» (украинцы вост. Словакии). Иногда речь мифологического персонажа образована от его имени: нимка — вид водяного демона, кричит «ним-ним» (зап. Полесье), укр. русалка маука кричит «мау-мау» и под.
Демоны сами не могут формировать речь, как эхо повторяя произносимое человеком или названия попавшихся им на глаза предметов. Пол. borowiec при виде женщины, несущей масло, бормочет: «Olej, olej, olej» [Масло, масло, масло], полес. домовой, которого человек ударил обручем, кричит: «Обруч, обруч, обруч», словац. водяной бормочет: «Брызги, брызги, брызги».
3аумь часто основана на сознательном или невольном искажении иноязычных текстов. Ср. «слова», встречающиеся в заумных текстах, например, в пол. заговоре от лихорадки: «Si Benete, tradesse Dargiet et sistru et Rofere, fenebis, titire forte assise, gabba gatta et Verbum Caro factum est» восходит к искаженному латинскому тексту (Соловьева:120).
Для создания зауми используется известная в тайных и детских языках т. н. «отверницкая говорка» — прием, заключающийся в прибавлении к слову языка дополнительного слога или замене начального слога другим: «кувесна» вместо «весна», «шивар» вместо «товар». Иногда этот прием усложняется перестановкой слогов в слове: вместо «иметь» произносится «шиметь-ице», вместо «в горле» — «шорле-вгоце» и под. (рус.). Эта же черта проявляется и в речи нечистой силы: рус. черт вместо слова «а, догадалися» произносит: «а-га, га-га, до-га да-ли-ся».
Произнесение или написание отдельных слов или текстов задом наперед чаще всего употребляется в заговорных формулах. Чтобы избавиться от лихорадки, пишут на клочке бумаги «рака усен» (т. е. «рака несу», т. к. считается, что лихорадка боится рака), обрывают все буквы и дают больному съесть с хлебом утром натощак (рус., Зел.ОРАГО:1244). Таким же способом — от конца к началу могут произноситься и христианские молитвы, чаще всего «Отче наш» (в.-слав.).
Заумные «слова» могут быть образованы от реальных слов родного или чужого языка и нести на себе отзвуки их семантики. Так искажают слова демоны, которые не могут произносить вслух названия опасных для них предметов, при этом один из элементов зауми отсылает к семантике реально существующего слова. Пол. водяной, почитающий месяц своим богом, называет его Tszyszczaty-Błyszczaty (Błyszczaty от пол. błyszczec, «сверкать, сиять»). Луж. карлики называли колокола «brumbaki» или «klampawy» (ср. с пол. глаголом klapac — «хлопать, стучать»). Фонетический облик заумного слова основан на звукоподражании, как слово «brumbak», имитирующее звон колокола (типа русского «бим-бом»).
3аумь может быть построена на ассоциации фонетического облика слова с реальным словом языка — этот прием часто встречается в загадках и тайных языках, например: «пендра» — печь (рус.), «кендра» — кошка (рус.) и пр.
Культовая заумь используется как сакральная речь в религиозной практике различных сект: хлыстов, бегунов, пятидесятников, штундистов и др. В этом случае создание заумного текста часто носит характер импровизации и основано на имитировании чужого языка, сакральный статус которого оценивается выше родного. Члены рус. религиозных сект во время религиозного экстаза произносят глоссолалические молитвы, которые осознают как говорение на немецком, «египетском», «иерусалимском» или «индейском» языках, на которых, как они считают, общаются с Богом.
Лит.: Соловьева Е.А. Глоссолалия в восточно-славянских текстах фольклорного и книжного происхождения. Дип. работа. М., 1979; Сперанский М.Н. Тайнопись в югославянских и русских памятниках письма. Л., 1929; Добр.:331; ЖС 1905/3-4:54; 1907/2:55-56. 92; 1909/1:125-126; Зел.ОРАГО 1:142, 3: 1196,1244; ИОРЯС 1913/18:64-68,95,96,98; Манс.ОРЭА 1930/4:29,42; Помер.МП:111; Поп.РНБМ:245; ЭО 1909/1:163; 4:60; ЭС 1862/5; Ром.БС 5:132; Шейн МИБЯ 2:547, 550-551; 3:135,150,157; 4:551; Гринч.ЭМЧ 1: 48,264-265,277-278; Драг.МПР:37-38,389; Ефим.СМЗ:51; Чуб.ТЭСЭ 1:69; Кар.1903/3: 201; СЕЗб 1896/2:3-23; 1934/50:46.
