120 лет назад, 7 мая 1892 года, в Вятской губернии началось расследование смерти Конона Матюнина, которого, как решило следствие, принесли в жертву языческим богам. Вполне обычная, как утверждали знатоки вопроса, для того времени и тех мест история неожиданно попала в центр общественного внимания всей страны. Ведь местные суды дважды признавали подсудимых виновными, а высшая судебная инстанция Российской империи — Правительствующий Сенат — дважды отменял приговор и отправлял дело на новое рассмотрение.

Путник без головы

В ходе расследования любого уголовного дела, как правило, возникает множество версий происшедшего. Свое собственное и не всегда совпадающее с другими мнение складывается у полицейских чинов, ведущих первоначальное дознание, у следователей, обвинителей и защитников. И конечно же, у судей и присяжных заседателей, а также у следящих за ходом дела сторонних наблюдателей. История смерти Конона Матюнина, случившейся в мае 1892 года в Малмыжском уезде Вятской губернии, не стала исключением из правила.
Практически все факты и вытекающие из них версии оспаривались всеми сторонами, участвовавшими в следствии и судах. К примеру, обвинение и защита вместе с помогавшим ей знаменитым русским писателем Владимиром Галактионовичем Короленко спорили даже о том, где именно было обнаружено тело. Единственным, в чем они сходились, оказались обстоятельства и время обнаружения трупа.
"Около полудня 5-го мая,— писал Короленко,— пешеходной тропой, соединяющей деревню Анык с деревней Чульей, шла девочка Марфа Головизнина. Тропа эта непроезжая, пролегает по топкому болоту, поросшему лесом, и для прохода на ней настлан на расстоянии несколько менее версты узкий бревенник, без которого нога тонет в болоте по колено и больше. Невдалеке от речки Люги, на которой стоит небольшая мельница-толчея, девочка увидела лежащего поперек тропы человека. Хотя ей при этом пришлось обходить лежащего, т. е. сойти с бревенника в топь, но, по ее словам, она не заметила, жив ли этот человек или мертв, потому что он был покрыт азямом".
Татарский кафтан, которым был покрыт человек, потом станет еще одним предметов упорных препирательств в суде. Но это случится позднее, а в тот день девочка просто пошла своей дорогой. Ничего странного в том, что она не подошла к незнакомцу, а главное, не рассказала в Чулье о лежащем на тропе человеке, не было. Жители большинства деревень уезда, как, впрочем, и всей Вятской губернии, в те годы отличались, как писали этнографы, "слабостью к водке" — как казенного образца, так и выгнанной самостоятельно — вотяцкой "кумышке". Так что вид уснувшего на земле пьяницы не удивлял здесь никого.
Марфа не подошла к лежащему и по другой причине. Весной 1892 года в округе — и в русских деревнях, и у вотяков, как тогда называли удмуртов,— после трех лет неурожая царили голод и болезни, включая тиф. Так что девочка не решилась подходить к лежащему еще и во избежание возможных бед. Однако, возвращаясь на следующий день из Чульи, она увидела то, что заставило ее бегом побежать за взрослыми. Азям больше не закрывал верхнюю часть тела, и Марфа увидела, что у человека нет головы.
"Кто первый явился к трупу,— отмечал Короленко,— неизвестно, но только 7-го мая прибывший урядник Соковиков констатирует, что кругом следы затоптаны совершенно. Урядник объясняет это тем, что соседние (русские) крестьяне искали голову. По словам урядника, у трупа за плечами на лямках холщовая котомка, за которой между лямками заделан черный, крестьянского сукна азям с большим откидным воротником".
Два дня спустя на место происшествия прибыло сельское полицейское начальство:

"9-го числа прибыл пристав Тимофеев. В своем донесении следователю он отметил, что при трупе найдено удостоверение Ныртинского сельского старосты о личности убитого — Конона Дмитриева Матюнина, а также свидетельство, что он страдает падучей болезнью".
Подобным сочетанием удостоверения личности со справкой об эпилепсии чаще всего пользовались профессиональные нищие. И проведенный в соседних селах опрос подтвердил, что в предыдущие дни Матюнин побирался в окрестных деревнях. Последним местом, где его видели, оказалось лежащее поблизости вотское село Старый Мултан.
Корыстный мотив полиция отмела сразу, поскольку вещи убитого и собранную им по деревням мелочь убийцы не тронули. Собственно, полицейские начали отрабатывать одну сразу же возникшую версию. Место, где Матюнина последний раз видели живым, отсутствие головы у трупа и бедствия, происходившие на фоне неурожая и голода, подвигли полицию, как казалось ее чинам, к единственно правильному выводу: вотяки принесли жертву языческим богам, чтобы избавиться от страданий.
Конечно, сразу же возник аргумент против этой версии: жителей Старого Мултана за век до описываемых событий обратили в православие, а в селе построили церковь. Однако все полицейские, как и изучавшие вотяков этнографы, знали, что старые традиции продолжали управлять жизнью и бытом этого народа. А предписания православной церкви отходили на второй план или вовсе игнорировались, если вступали в противоречие со старыми верованиями и традициями. В частности, практически все исследователи писали о том, что вотяки в самых различных случаях приносят жертвы прежним богам. А некоторые упоминали и о том, что при возникновении тяжелых жизненных затруднений, к которым относились голод и эпидемии, вотяки прибегают к человеческим жертвоприношениям, называемым молениями.

Насмерть "замоленные"

К примеру, этнограф и священник Григорий Егорович Верещагин в 1911 году опубликовал собранные им свидетельства жертвоприношений у вотяков, в частности переданную ему запись рассказа вотского старика о деталях "моления":
"В старые времена всякой всячины было много... Но что говорить о старых временах, когда недавно, всего лишь годов тридцать-сорок тому назад, чуть не на моих глазах совершилось "дело"... Был у нас сильный недород, при том же болезни какие-то лихие ходили. Старики обратились к ворожцу, что де скажет он! Не выворожит ли что? Переговоры и совещания велись тайно, так, что никто из молодых о предметах совещаний стариков не знал, даже из пожилых только кое-кто, и то лишь более по чутью догадывался, что старики замышляют что-то "особенное". Если старики сходились между собой и случались тут молодые, говорили как-то двусмысленно. Наконец обратились к ворожцу, хотя решено уже было принести жертву необыкновенную. Ворожец, к изумлению стариков, после сделанных им манипуляций выворожил "человека". Вернулись старики от ворожца и стали приискивать трех зверков: ласку, горностая, крота... Без предварительного принесения этих зверков нельзя было приступить к жертвованию человека. Если эти зверки были принесены, то человеческое жертвоприношение могло быть отложено до удобного времени — до времени нахождения жертвы. И так приискали зверков и принесли. Таким образом начало человеческому жертвоприношению было положено. Старики собрались в лес и стали бросать между собою жребий, кому исполнить роль жреца. А это делалось в силу укоренившегося мнения, что, если кто этих зверков принесет в жертву, тот должен умереть. Понятно, что никому не хотелось смерти, а жертву нужно было принести непременно, иначе народное бедствие — по понятиям стариков — не должно было пресечься. Кинули жребий, и он пал на одного хозяина. Вот так и был выбран жрец — и он волей-неволей должен был исполнить свою роль. Выбранный жрец взял живую ласку и сделал ножом глубокий укол в правый бок ее. Как только кровь потекла, всякий участвующий в жертвоприношении принял в принесенную с собой стклянку несколько капель этой крови. Затем, когда всеми была получена кровь, жрец поступил так же и с горностаем, и с кротом. Каждый домохозяин получил в свою стклянку кровь и этих зверков. Далее, на пылающий костер набросали ветвей рябины, вереска и пихты и на верх их положили мертвых зверков для сожжения. Стклянку с кровью каждый домохозяин взял с собой и дома положил ее под пол, в передний угол. Избу после этого не топили три дня".
"Приносили всякого, какого находили, лишь бы был мужчина от 18 до 60 лет, имел бы волосы светло-русые, но отнюдь не черные. Такого "замолили" и у нас, в роде Бигры. Говорили, что был вотяк. Он ходил по домам — закупал щетину. Ведь таких-то для жертвы и выбирали. Ходит человек туда-сюда... Увидят, что он подходящ... Заманят его к жрецу... Угостят вином до бесчувствия и вдобавок усыпят еще какими-нибудь средствами. Там — "замолят". Поиски пропавшего человека будут напрасны. Спросят того, другого — не видали ли, мол, такого человека? Скажут: не видали — и делу конец".
Сама процедура жертвоприношения выглядела так:
"Заманят его к жрецу... и там примут его радушно, как самого дорогого гостя, угостят... Спросят его о том, о сем — откуда, мол, ты? сколько тебе лет и т. д. Напоят... Усыпят... Потом, в самую полночь, когда кругом все безмолвствует, соберутся старики у жреца... и обреченного на жертву человека унесут в шалаш. Здесь всю одежду с него снимут и положат его в большое корыто. В корыте обмоют и наденут на него чистое белье. И вот, когда такие приготовления будут кончены, один из мужиков выйдет за дверь и там спросит он: что делается в шалаше? "Луд-Кылчину чистую жертву приношу",— ответит жрец. Мужик зайдет в шалаш, и жрец сделает небольшим ножом укол в правый бок ("под мышку") жертвы, и домохозяева-старики получат в принесенные стклянки, содержащие в себе кровь зверков (горностая, ласки, крота), по нескольку капель человеческой крови... Кровь зверков потом соединили с кровью человека, и флакончики с нею хранились под полом же, в переднем углу, в течение 20 лет, после чего жертва возобновлялась".

Жертвы богов и полиции

Как отмечали исследователи, вотяцкие рода имели различные обряды "моления", довольно значительно различавшиеся. Прежде всего — способами предотвращения мести принесенного в жертву человека. В одних родах, как описывал Верещагин, покойного задабривали дарами и приносили ему в жертву старую кобылу. Другие же отделяли голову от тела, прятали ее отдельно и вынимали из тела легкие, сердце и печень, веря, что в таком виде жертва никогда не сможет возродиться и покарать обидчиков и их потомков. В некоторых родах отделяли голову и правую руку. А другие считали достаточным отрезать правую руку и вынуть сердце.
Важнее было другое: жертвоприношения в конце XIX века отнюдь не были редкостью. Действительный член Императорского русского географического общества священник Николай Блинов в 1898 году писал о том, что все они оставались тайной лишь по одной причине — из-за коррумпированности полиции и судебных следователей:
"Трупы с отрезанными головами или только без правой руки находили (в Елабужском и Малмыжском уездах) и прежде. Местные жители вотяки известными не им одним средствами способствовали направлению следствий к "неизвестным причинам", замерзанию и откусыванию головы и рук трупов животными, а духовенство хоронило обезображенных покойников "по отношению" станового пристава или следователя. В окрестных селениях циркулировали рассказы о "молениях", но тем все и ограничивалось".
А в подтверждение своей правоты Николай Блинов приводил многочисленные примеры, самыми характерными из которых были следующие:
"В следственных делах результаты "молений" выражаются в своеобразной форме. В 1885 году в деревне Макан-Пельга (где ранее было волостное правление) жил работник (сирота) из деревни Дубровки Пигасий Ильин, он же Болобанов, 17-ти лет. Загнанный нуждой, забитый работой, он был самый жалкий человек в деревне; но вдруг, сверх всякого ожиданья и без видимой причины, на масленичной недели, 20-26 января, он сделался предметом внимания, стал особенно любезным для старых вотяков. Его вволю угощали кумышкой, блинами, катали по деревне на лошадях. А с субботы он неизвестно куда исчез. Уже в марте месяце труп его был обнаружен вблизи соседней деревни Кармыж, без головы и правой руки. Становой пристав опросил понятых людей, добродушно поверил высказанному предположению, что это собаки откусили голову и руку и утащили неизвестно куда, не касаясь мягких частей трупа. Он сообщил духовенству Бемышевского завода о предании земле тела Пигасия Ильина как умершего "от замерзания"; погребение было 23 марта, в великую субботу, накануне Пасхи. Так как никто не верил в "замерзание" и пристрастие собак к голове и правой руке, то между окрестными вотяками распространен был на случай расспросов русских рассказ: Пигасий играл с девками в отхожей, скотной избе; от чьего-то толчка он упал, а у стены стояла пила; этой-то пилой он и отрезал себе напрочь и голову, и руку".

Еще одна подобная история, как писал тот же автор, произошла в 1892 году:
"Менее чем через два месяца после убийства Матюнина, когда шло следствие по этому "Мултанскому" делу, в селе Кизнери Старотрыкской волости Малмыжского уезда (в 18 верстах от села Старого Мултана) был принесен в жертву вотяк же, кузнец Григорий Анисимов, 56 лет. Для жертвы требуется мужчина "светлый" — белокурый или рыжий. Если не представляется случая захватить "шатущего" или безродного человека, жребий кидается между своими. По такому жребию предстояло заклание Григорию Анисимову. Он знал об этом; знал и то, что он никуда не скроется от выпавшего на его долю "моления"; жена его потом говорила, что он хворал, два раза ходил исповедоваться. В июне месяце в этой местности Малмыжского уезда ежегодно по селениям обносится образ Спасителя из Елабужского собора. В селе Кизнери мимо дома Анисимова шли со св. иконою 30-го июня вечером; Григорий пред нею усердно молился, плакал. Как только толпа народа скрылась за домами по пути в Трык, Анисимова немедля увлекли и "замолили" в мякиннике (сарай, в который ссыпают мякину), сзади двора. В таком виде рассказ циркулировал в народе вслед за происшествием. Голову Анисимову не отрезали, а только сделали два глубоких прокола ножом, проникавших до брюшины, и два меньших прокола концом ножа на левом и правом бедрах (официальные данные). На другой день сельскому старосте заявлено, что Григорий неизвестно куда исчез; а в мякиннице оказался нож и пятна крови на бревнах. Безвестно пропавшего искали всей деревней по три дня, пока не прибыл становой пристав. При нем труп оказался за пахотными полосами, в неочищенном перелеске парового поля. Там пасется скот; за ним почти из каждого дома по человеку или по два вечером обходят весь перелесок вдоль и поперек, а вот никак не усмотрели! Труп был привязан на вязовом суку, вдали от ствола дерева, и повешен на лыко в два аршина длины; причем ноги находились над землей выше на четверть или немного более. При вскрытии раны оказались с кровоподтеками, значит — прижизненные; но на шее, где была петля, борозда плохо выражена, кровоподтека нет, язык за зубами. Вообще, о самоубийстве здесь не могло быть и речи: если покойный сам так энергично зарезался в деревне, то не мог затем уже вешаться в лесу, и наоборот. Однако ж при следствии причиной смерти оказалось именно самоубийство. Вот примерный случай для выяснения причины, почему дел о жертвоприношениях людей не возникало".
Как писал Николай Блинов, местами жертвоприношения происходили не в трудные времена, а через определенное время:
"На другой год после Мултанского убийства, в 1893 году, было жертвоприношение в деревне Гузношур (Волипельгинской волости Малмыжского уезда). Старик деревни Нового Трыка Илья Филиппов Белявин показывал (удостоверено официально; также на суде об этом случае свидетельствовал старшина Старотрыкской волости Попугаев): ему вотяк Филипп Андреев говорил, что у них человека молят чрез 12 лет, и ныне (1893 г.) молили в Гузношуре вотяка из-за Вятки, а в прошлом 1892 г. молили в Кибье. В селе Кибье (Елабужского уезда, в 35 верстах от с. Мултана) летом брат с сестрой пошли в паровое поле за коровами; зайдя в перелесок, разошлись в разные стороны, и мальчик исчез; сестра возвратилась домой одна. Спустя некоторое время труп найден под колодой без головы и грудных внутренностей".