Из книги: Якутские мифы = Саха ес-номохторо / Сост. Н.А. Алексеев. - Новосибирск: Наука, 2004.
Когда-то в старину жил шаман Тулуурдаах. Он стал шаманом после того, как его кут, или дух-помощник, спустился и прошел воспитание в качестве ребенка в одной семье, обитавшей в Нижнем мире. Та семья взлелеяла, воспитала, взрастила его. Они укрепили его тело, обучили шаманству, затем сказали, ты стал знаменитым шаманом, поднимись в Средний мир, соединись там со своим хозяином, и выпустили наверх. Тот дух-помощник, или же кут, поднялся и проник в него, в результате этого Тулуурдаах стал знаменитым шаманом.
Та семья, где он воспитывался, состояла из одной старухи, одной молодой девушки и одного преогромного пороза. Считая этого быка, в семью входили трое, и с духом Тулуурдааха — четверо. Старуха являлась матерью всех знаменитых шаманов земли. Она их всех пестовала, воспитывала, обучала шаманству, взрастила, сделала великими шаманами. Девушка — дочь старухи, была у ней на посылках, во всем помогала, а также добывала пищу. Бык постоянно лежал около дома. Слюной этого быка смазывали, лечили воспитываемых кут и сюр, или иначе духов-помощников шамана. Шерсть этого быка использовали как подстилку в железной колыбели, в которой лежала кут будущего шамана. Из шерсти быка в колыбели делали что-то вроде птичьего гнезда.
Воспитывалась в таком гнезде кут шамана, который должен был впоследствии стать шаманом, имеющим большую мощь (владеющим духом-помощником в образе быка). Вот в том месте лежала и взращивалась кут будущего шамана Тулуурдааха. Она должна была, когда закончится срок ее воспитания, подняться из этой железной колыбели, прибыть в Средний мир в подсолнечную страну и соединиться с телом Тулуурдааха. Вот тогда он превратится в знаменитого шамана, и путь его с солнечной стороны никто из двуногих не сможет пересечь безнаказанно. Когда он еще лежал на воспитании, уже все видел и понимал.
Так, однажды старуха дала поручение девушке: «Эй, девка! Я очень давно ничего не пробовала из имеющего сладкий вкус. Ты отправляйся в Средний мир, найди что-нибудь, имеющее сладкий вкус, и принеси сюда. Уж очень мы изголодались, истощали, надо снова нам подкрепиться!» «Ну, очень правильно сказана, я тоже очень хочу сладкого попробовать. Пойду сейчас же», — ответила она. Так девушка ушла, отсутствовала она недолго, вскоре появилась и радостно сказала: «Вот, мамочка! Я поднялась в солнечный мир. Там я зашла к одной богатой, знатной семье. Они, оказывается, имеют дочь, хорошую, необыкновенную женщину. Я ее напугала, от страха у нее отлетела кут, которую я тут же поймала одной рукой. По пути мне очень хотелось испробовать ее, но не стала, боясь, что ты будешь меня бранить». «Ну, дитятко, — сказала старуха, — ты удачно сходила, быстрее давай сюда, сперва я попробую».
Тогда девушка покопалась за пазухой, вытащила какой-то круглый предмет, который был похож на дивный, совершенно прозрачный кусок хрусталя, и отдала старухе. Та взяла тот предмет и облизнула его вокруг. То место, которое она облизывала, где она коснулась языком, сразу почернело. Затем предмет взяла и полизала девушка. Тут то же место, которого она коснулась языком, почернело. Вот так они стали время от времени передавать друг другу тот предмет и лизать его. При каждом их облизывании, предмет становился все чернее.
«Как приятно я насытилась после столь долгой голодовки, как сильно я поправилась от того, что нашлась сладкая пища. Вот это жизнь, мы теперь долго будем питаться этой едой».
Только она начала так благодарить за угощение, как вдруг затряслись восемь столбов их балагана, чуть не рассыпался в разные стороны их потолок, зашатались стены их жилища. Затем послышались три рыка великого шамана. Услышав это, старуха воскликнула:
«О-о! Послышался рык молодца — старшего парня. Ну, девка, видать пришло время кончить нашу трапезу, наше пиршество. Скорей возьми, спрячь эту вкусную еду». «Мамочка моя! Вот беда, вот погибель! Куда бы спрятать? Скажи быстрее», — отвечала девушка. «Сунь в ноздри этому быку». Девушка тут же быстренько засунула в ноздрю быка ту круглую штуку, которая уже больше, чем на половину, стала черной. После этого они расселись с вполне невинным видом. Тем временем все ближе и ближе слышался гул бубна великого шамана, звон подвесок на его костюме. Он камлал прямо к балагану, открыл дверь и, стоя за нею, стал различными заклинаниями умолять старуху отдать кут женщины, которую давеча принесла девушка. Старуха начисто все отрицала, утверждала, что мол мы совсем не забирали кут женщины. Тогда шаман стал на колени, прочел заклинание, стал просить: отдай, да отдай. Но старуха снова отперлась начисто. Мы совсем не забирали к себе кут той женщины. «Ты нас не трогай, возвращайся туда, откуда явился», — сказала она.
После этого шаман стал просить, заклинать, лежа лицом вниз:
«Матушка моя, светлая, как солнце, важная госпожа, я, превратившись в железного желтоватого пса, проторил старые ее следы, вытропил свежие ее следы, прошел по теплым ее следам. Обнаружив, старуха, что кут женщины провалилась вниз по этому вот твоему проходу, я прибыл по имеющей семь примет твоей дороге, имеющей семь разных видов ненастья, прибыл, раскрыв проход твой, закрытый на восемь запоров, проникнув через твой шумный, имеющий девять излучин переход. Я спустился, приняв внушительный вид, оборотившись порозом, прошел всю дорогу к тебе, славно обо всем я упомянул, все грозные слова я произнес, степенно я прошествовал, смягчись, подобно меху отборного соболя; сделайся нежной, как печень налима; осмелься выронить го, что схватила; попробуй вернуть то, что захватила. Редко ведь я тебя умоляю, мои просьбы тебе ведь приходится ждать подолгу. Не заставляй меня обманывать людей, не принуждай впустую скакать по росе, бесцельно ходить по снегу, пересыпать песок в ладонях, зря мутить воду, не делай так, что будто бы я пришел по ошибке. Не заставляй меня стыдиться перед якутами, не делай так, чтобы люди солнечного мира издевались надо мной, не сделай меня объектом насмешек тех, кто поднимается рано; не делай меня предметом разговоров тех, кто поздно ложится спать, мать моя, светлая, как солнце».
«Нет, — сказала старуха, — у меня одно слово: чистая правда, что я не брала; истина то, что ничего не знаю; поди быстрее прочь, шаман, являющийся братом духам айыы. Я перебью твою тонкую, как волосяная нить, аорту трехконечной, четырехгранной пикой! Не показывайся перед моими двумя очами, пусть не слышат тебя оба моих уха, не заклинай над моим теменем, не кланяйся низко перед моей ямкой на шее, уйди прочь немедленно!» — сказала старуха. Шаман вскочил на ноги, впрыгнул во внутрь балагана и потребовал: «Ты не уважила мою просьбу, ты не поддалась на мои уговоры, ты не прислушалась к моим словам, ты пренебрегла моими заветными речами. Если так, то дашь — возьму, не дашь — тоже возьму; я тебе исполосую спину, заставлю тебя саму умолять о пощаде; разожгу огонь на твоем же очаге; переверну твое светлое солнце; свалю на тебя твои же высокие матицы; если даже засунула в воду, то все равно заставлю вытащить; если даже спустила в свой желудок, подобный каменной глыбе, заставлю отрыгнуть. Отдай безо всякого, верни без промедления!»
Как только он это произнес, тут же накрутил на свои руки жесткие, как кустарник, железные волосы старухи, наклонил ее и начал сильно сечь треххвостой нагайкой из железного прута. А старухино тело, оказывается, все же чувствовало боль, она учинила отчаянный крик и вопли. Но все же пыталась отпереться, мол: «Мы не брали, ты нас оклеветал, нам безгрешным приписал грех, нас невинных обвинил, остановись, не секи меня». Шаман не то, чтоб остановиться, а сек ее еще сильнее. «Ну, постой, внемли! Может вон та девушка знает, спроси у нее», — сказала старуха. Тогда шаман выпустил из рук старуху, схватил девушку и начал ее сечь. Девушка тоже попыталась отпереться. Шаман, не слушая ее, продолжал сечь, как сек. Девушка тоже не выдержала: «Постой же, погоди! Может знает этот парень, что лежит в колыбели», — сказала.
Шаман подошел к парню, пощупал его, желая высечь, но парень превратился в булыжник. Шаман понял, что не сможет этот камень высечь, да и поговорить с ним не сумеет. Поэтому шаман повторно стал сечь девушку. Спустя какое-то время, девушка не выдержала, сказала: «Хватит! Не секи меня, вон тот бык, наверное, знает, спроси у него». Шаман подошел к быку и стал сечь его, но бык не обратил на это даже внимания, продолжал лежать так, будто ничего не происходило. Тогда шаман втолкнул в ноздрю быка свою нагайку из железного прута. Тут бык громко фыркнул и из его ноздри вылетел крупный, наполовину почерневший предмет {кут женщины). Шаман поймал его на лету.
«Погляди-ка вот на это! Ай-да старуха, из дьявольского рода, из племени лукавых, одетая в ровдужное платье, имеющая двуличное лицо, нападающая, жадно облизывающая! Как она обидела род солнечной земли, связанный с Верхним миром поводьями, прикрепленными к заплечью! Смотри-ка, как она загрязнила воздух кут женщины, как расстроила ее материнскую кут, как удовольствовалась ее прозрачным салом, как присосалась к ее нежному мясу, как наглоталась ее свежей крови! Утолили они свою жажду, притушили жадность своей глотки, накормили свой желудок, похожий на булыжник, напитали свое все поглощающее бездонное чрево, поели-попили, вдоволь натешили свой язык. А сами пытаются обмануть, не сходя места, отрицать прямо на глазах. Не видят ведь, как это досадно, эх горе мое! Ну же, если впредь, в грядущем будущем, в веках, сменяющих друг друга, вы будете снова отвлекать людей солнечного мира, снова станете похищать родственников существ айыы, связанных с ними поводьями, закрепленными за плечами, если будете доводить до такого же состояния, так же будете их мучить, то тогда обижайтесь на себя, а не на меня! Я тогда вас буду расшатывать вместе с вашим домом; заставлю стенать и вас, и ваш очаг; расправлюсь так, что потеряете свой разум; раскидаю, разрушу до тла; превращу в туман и развею», — произнеся эти слова, шаман откамлал обратно. Гул его бубна исчез вдали.
После ухода шамана старуха раздосадовалась и злобно ропща, стала проклинать свою судьбу:
«Вот, посмотри, по указу Дьылга-хаана, по предназначению Улуу тойона, с самых древних времен установлено, что должны появляться знаменитые, великие шаманы, из числа родственных Джесегею айыы племен, имеющих поводья за спиной, из людей, обитающих в разноцветном Среднем мире, имеющем, усыхая, исчезающие воды; упав кончающиеся деревья; травянистый дерн, на котором образуются тропы. Вот почему я забираю после рождения их, обладающие тридцатью разветвлениями, кут-сюр. Кладу я их в железную колыбель, которая имеет дужку для раскачивания, выгнутую в обратную сторону, сшита веревками с обратной стороны, сколочена она по велению Одун-хана в тридцати местах горбатой, желобок на дне, предназначенный для стока мочи, сделан кое-как. К этой колыбели привязываю я их волшебной верев кой, сплетенной из волос, состриженных с голов семидесяти ди ких привидений.
А затем, криво-косо раскачивая, вскармливая и растирая слюной быка-дракона смерти, я сотворяла же из них самых могучих, кудлатых шаманов, обладающих бессмертной сутью, с непрерывающимся дыханием, железным телом, непоколебимым скелетом; владеющих семидесятью удивительными уловками, восьмидесятью доводящими до сонного состояния волшебными чарами, девятью десятками видов мгновенного оборотничества. Хотя бы один из них подумал в пору, когда сходятся годы войны, когда находится в ущербе буйный месяц, что вот, наверно, бедная наша матушка, воспитывавшая нас в юные годы, сделавшая нас самостоятельными людьми, изголодалась совсем, истощилась от голодовки, и преподнес бы мне по крайней мерс какого-нибудь старика или старуху, у которых приблизился конец их жизни, прожиты уже лучшие годы, утолил бы той самой приманкой страдания, причиняемые моей прожорливостью.
Где уж там! Вместо этого, когда только раз в конце года мы нашли имеющее теплое дыхание и мягкое тело и сидели, надеясь испробовать его, прибыл, вынюхав свежие наши следы, разыскав старые наши следы, негодный мой старший сын, которого я воспитывала с большим почетом. Он разодрал мою толстую кожу, пролил мою черную кровь, исполосовал мне спину, растянул безмерно мои уши. Раз так, то пусть в будущие времена, в нарождающиеся дни, пусть прекратится навсегда мой долг воспитывать великих шаманов для имеющих поводья за спиной людей подсолнечного мира; пусть кончится навеки моя обязанность снаряжать шаманов, обладающих духами-помощниками. Пусть будет так, что я зареклась благополучием своего дома, пусть будет так, что я поклялась огнем в своем очаге!»
Она поклялась таким образом, развязала веревку, которой кут-сюр шамана Тулуурдааха была привязана к колыбели, взяла его и выдула наверх, в Средний мир. При этом девушка сказала: «Гляди-ка, этот парень здорово вытерпел было, превратившись в камень. Жаль, отняли у нас вкусную пищу потому, что не дали ее на сохранение этому парню. Ты поднимись к своему хозяину в солнечную страну, проникни в его тело и, когда настанет срок, стань великим шаманом по имени Тулуурдаах (Терпеливый), пусть возвеличится твое почтенное имя, пусть широко разнесется твоя слава!»
Шаман Тулуурдаах после того, как все это поведал, добавил: «Как я рассказал, та старуха сдержала свою клятву и перестала воспитывать великих шаманов, она их больше не выращивает. Поэтому с этой поры в будущем в Среднем мире не будет таких иеликих шаманов, обладающих столь значительными волшебными чарами. Будут появляться слабые шаманы, изгоняющие мелких 1>есов, а также будут ложные шаманы, камлающие из-за желания найти пропитание. Я являюсь последним по-настоящему великим шаманом, воспитанным в том изначальном месте рождения шаманов. После меня не будет могучих шаманов».
Со слов Ивана Федорова, 60 лет, Тулагинский наслег Якутского района. Записал А.С. Порядин в 1945 г. АЯФ СО АН СССР, ф. 5, оп. 3, д. 706, л. 13—28.