Дмитрий Волчек: Публикация “Красной книги” Карла-Густава Юнга вызвала огромный интерес. Поэт Владимир Гандельсман рассказывал в одном из выпусков “Поверх Барьеров” о нью-йоркской выставке, посвященной ее выходу. Сону Шамдасани, автор предисловия и комментария к первому изданию книги, указывает, она занимает центральное место в корпусе сочинений Юнга, а ее публикация открывает новую эру в постижении трудов отца аналитической психологии. В этой передаче мы поговорим о том, как создавалась книга и о первых опытах ее прочтения в России.
“Liber Novus” – так назвал книгу автор – несколько десятилетий хранилась в швейцарском банке и не была доступна даже биографам Юнга. Хотя Юнг не запрещал публикацию своего труда, нежелание наследников выносить его на суд публики вполне понятно. “Красная книга” – описание опытов самопостижения, погружения в бессознательное и диалогов с ним – не придется по вкусу тем, кто требует от психиатрии “научности”. “Liber Novus” можно принять за сочинение в жанре фэнтези или мистический трактат; ее ближайшие родственники - продиктованные внеземными сущностями “Святые книги Телемы” Алистера Кроули и “Роза мира” Даниила Андреева.
Красная книга родилась из “черных книг” – двух тетрадей с черными обложками, в которые Юнг записывал свои видения и сны. Среди первых записей – два сна 1912 года, которые Юнг не мог расшифровать. Первый сон - о встрече с двумя призраками – австрийским таможенником и рыцарем с красным мальтийским крессом на спине. Их явление сопровождалось словами: “Все это пусто и отвратительно”. Второй сон - о голубе в зале роскошного замка; голубок превратился в златовласое дитя, а затем снова в птицу. После этого сна Юнг стал размышлять о тайной жизни, скрытой в бессознательном, которое не является лишь инертным подспудным материалом. В 1913 году у Юнга начались апокалиптические видения наяву – он видел Европу, опустошенную наводнением, моря крови, тело мертвого героя, смерть Зигфрида, оружие на поле брани, затонувшие корабли. Поначалу Юнг интерпретировал эти видения как психотические, усомнился в здравости своего рассудка, но в августе 1914 года понял, что они вышли из коллективного бессознательного, были предвидением мировой войны. Это открытие следовало расширить. Значительную часть “Красной книги” составили попытки проанализировать связь между частными фантазиями и тем, что Юнг называл “большим сном”. В 1914 году он начал работу над “Liber Novus”, перенося записи из “черных” книг, поясняя их и добавляя лирические обоснования и рисунки. “Красная книга” - том из шестисот листов пергаментной бумаги, переплетенный в красную кожу; Юнг заполнял его каллиграфическим почерком – так, чтобы записи походили на средневековый манускрипт, украшенный рисунками, орнаментами и буквицами. Нынешний издатель книги – “Фонд Филемона” постарался дать читателям представление об оригинале. Вышедшая в сентябре 2009 года на английском и немецком языках “Красная книга” - том альбомного формата с факсимильным воспроизведением рукописи, над которой Юнг работал с 1914 по 1930 год. “Фонд Филемона” носит имя одного из персонажей видений Юнга. Филемон – старик с бычьими рогами и крыльями зимородка, - впервые явился в ноябре 1913 года. У него была связка с четырьмя ключами, один из которых Филемон сжимал, точно собирался открыть замок. Юнг писал, что Филемон стал его гуру, научил “реальности души”.
Многие фантазии, описанные в “Liber Novus”, происходили из книг, которые Юнг читал – в частности, “Божественной комедии”. Вот одно из видений, описанных Юнгом в главе “Ад”:

Диктор: “На вторую ночь после сотворения моего Бога, видение дало мне знать, что я достиг подземного мира.
Я очутился в мрачном подземелье с полом из влажных каменных плит. В центре стояла колонна, на ней висели удавки и топоры. У подножья колонны виднелось ужасное змеевидное переплетение человеческих тел. Я сразу приметил фигуру молодой девы с чудесными волосами цвета червонного золота; дьяволоподобный человек лежал, полупридавленный ею, его голова была вывернута и тонкая струйка крови текла по лбу; два таких же демона улеглись на ступни и тело девы. Лица их были искажены нечеловеческими гримасами – ожившее зло – мускулы натянуты и жестки, а тела скользкие, как у змеев. Лежали они недвижно. Дева накрыла рукой глаз человека, лежавшего под нею, самого могущественного из трех, ее рука крепко сжимала маленькую серебряную удочку, которую она опустила в глаз дьявола.
Меня окатил холодный пот. Они стремились замучить деву до смерти, но она с яростным отчаянием защищалась и сумела пронзить око зла маленьким крючком. Стоит злу пошевелиться, и дева мгновенно вырвет ему глаз. Ужас парализовал меня: что произойдет? Голос произнес: “Зло не может принести жертву, не может пожертвовать глазом; победит же тот, кто готов на жертву”.

Дмитрий Волчек: Технику погружения в видения, поступающие из бессознательного, Юнг называл “активным воображением”. Такие спонтанные состояния достигаются упражнениями на создание вакуума в сознании. Юнг учил своих соратников и избранных пациентов пробираться к подсознанию: писать, рисовать или лепить, ведя диалог со своим внутренним голосом. Переход к активному воображению подразумевал приостановку действия критической функции сознательного эго с тем, чтобы проявить образы бессознательного и обнаружить свой внутренний голос, а также, подобно медиуму, вести с ним диалог. Автоматическое письмо, которое Юнг называл также “письмом из бессознательного”, стало одним из его предписаний для пациентов. С помощью подобных техник можно было высвободить инстинктивного, архаического человека. Биограф Юнга Ричард Нолл описывает атмосферу, сложившуюся в Цюрихском психоаналитическом кружке, когда Первая мировая война принесла ощущение катастрофы. “Во время всеобщего испуга и утраты иллюзий, – пишет Нолл, – небольшая группа, собравшаяся вокруг Юнга, участвовала в его видении разверзающегося внутреннего мира".

Диктор: “Весной 1916 г., когда за пределами Швейцарии полыхала Первая мировая война, а Цюрих оправлялся от недавней ужаснейшей эпидемии гриппа, сорок с лишним напряженных душ собрались вокруг Юнга дабы услышать логос — слово о законе. Это выглядело так, словно они после совершения трудного подъема по крутому и тайному пути оказались у обрыва, на краю старого эона и были еще не в состоянии постичь ту блистательную перспективу новой эры, которая предстала их взору. Юнг говорил медленно, осторожно и с особой торжественностью. 1916-й год принес ему воздаяние за годы ужасающих снов и видений, поставивших его на грань безумия и самоубийства. В течении тех лет он практиковал крайне диссоциативные техники вызова состояния транса, которые давали ему возможность отправиться в царство богов и общаться с такими существами как его духовный гуру Филемон, служивший для него духовным руководителем. За это время он также установил непрерывный диалог со своим внутренним женским голосом, который он впоследствии назвал анимой. Иногда он мог позволить этому женскому существу завладеть своими собственными голосовыми связками и целыми вечерами занимался его изучением, задавая вопросы своим собственным голосом, а отвечая фальцетом этого существа, которое, как он сперва думал, является одним из древних женских божеств доисторического матриархата. Впоследствии анима стала многими вещами: его "душой", голосом вечной Женственности, о которой Гете говорил в последних строках Фауста; образом Персефоны, жившей в подземном "царстве Матерей" (т.е. бессознательном) и являвшейся взору посвящаемых в Элевсинские мистерии; живым символом Совсем Иного или бессознательного как такового; а также отброшенными феминными аспектами его собственной натуры, которые он хотел интегрировать со своей односторонне мужской идентичностью для того, чтобы посредством психологического гермафродитизма достичь состояния целостности”.

Дмитрий Волчек: В начале 90-х годов я узнал о существовании “Красной книги” от Валерия Зеленского – одного из первых психоаналитиков и популяризаторов Юнга в России. Ему довелось увидеть книгу в Швейцарии: хранители извлекли ее из сейфа и показали группе российских юнгианцев. Я напомнил Валерию Зеленскому о том, как мы обсуждали “Красную книгу” почти 20 лет назад и предложил поговорить о русском прочтении Юнга в начале 21-го века.

Валерий Зеленский: Дело в том, что Юнг начал составлять свою “Красную книгу” в момент личного кризиса. У него была репутация признанного светоча международной и европейской психиатрии, он возглавлял авангард психоаналитического движения, был ближайшим сподвижником Фрейда. У него была жена, большая семья, пять детей, он был богат. Казалось бы, чего он еще мог желать? Однако он почувствовал, что потерял свою душу. Вот важный момент, вот, собственно, причина, почему он нырнул в эти психологические глубины, почему он стал искать там, в этих глубинах, некую твердую почву, некоторые основы, некоторые формообразующие конструкции. Это произошло из-за ощущения утраты. И для России сейчас это - актуальнее не придумаешь. Россия потеряла свою душу, она потеряла самоидентичность, она не знает, что с ней происходит, куда она движется. Это один к одному то, что переживал Юнг. Вот, если хотите, на входе мы имеем абсолютно идентичные ситуации, только это - на уровне социального организма, целого такого национального образования, нации, России, а тут дело касалось одного человека. Но в этом-то его профетизм и величина открытий, которые он сделал в начале 20-го века.

Дмитрий Волчек: Как открытия Юнга, как юнгианская терапия могут помочь России?

Валерий Зеленский: Здесь даже дело не в терапии, поскольку терапия это один из аспектов, откуда началась аналитическая психология, но это, прежде всего, учение о психическом, о душе. А социальные организмы тоже имеют душу, только они могут с ней находиться в очень сложных отношениях. И могут ее предавать. Ну, история России - это просто такая “Красная книга”, если такое сравнение провести. Это настолько подтверждает юнговские теории, что чем дальше вы этого касаетесь, тем больше открытий вы делаете по поводу важности обращения к юнгианской мысли сегодня. А что касается какой-то конкретики, то фундаментальность открытий Юнга (и в “Красной книге” это просто лишний раз подтверждается) это, прежде всего, его революционный сдвиг от субстанции к структуре. То есть, вы понимаете, вся наука зиждилась на материалистических предпосылках, на субстанции, и, вдруг, в 20-м веке начинается кризис субстанции. Он начинается и в новейшей атомной физике, и в генетике - в общем, во всех тех предметных исследованиях, где мы оказываемся перед лицом невидимого мира. И в психическом - то же самое. И, соответственно, работать с субстанцией уже не представляется возможным. Так вот с самых первых исследований Юнг открыл комплексную природу психического. Субстанции нет, как бы начинается идеализм, мистика, черт знает что. Тем не менее, все это мы ощущаем психически, субъективно, мы в этом живем, каждый из нас имеет эту душу, но она ускользает и совершенно ее невозможно свести к материальному чему-то. Значит, либо тогда ее нет, либо это идеализм, либо это мистика, либо это бог знает что. Опять мы попадаем в этот порочный круг лисы и винограда. Либо все-таки вы начинаете исследовать эти явления. И Юнг решительно стал этим заниматься, и ему удалось сделать массу интереснейших открытий, которые в силу инерции, в силу разных причин оказались невостребованными. Но сейчас сама жизнь, которая перед нами ставит уровень уже экзистентный даже, не психологический - жить нам или не жить, или распадаться, или же искать все-таки смысловые пути и выбираться из душевного хаоса - вот здесь сама жизнь нас сюда поворачивает. И я радуюсь, что я занимался этим, поскольку когда-то это было совершенно невостребовано, а сейчас я вижу интерес к этому все больший и больший в обществе. Общество глубоко психологизировано сегодня, и эти мучительные поиски себя на фоне всей державы, всей страны, и поиски своих глубинных целей, они становятся все более важными. Не только в России, а, вообще, в европейской культуре.

Дмитрий Волчек: Мы нащупали очень важную тему, и мне не хочется сходить с этой дорожки. Как учение Юнга может сейчас помочь вылечить душу России?

Валерий Зеленский: Вообще нужно ли лечить? Есть объекты, которые не надо лечить, им нужно дать спокойно умереть. Это, прежде всего, такая методологическая оговорка. Ницше говорил, что когда видишь, как кто-то падает в пропасть, нужно помочь ему упасть. Дело в том, что только через страдания, если говорить даже и восточным языком, и это говорил и Юнг тоже, и в глубинной психологии совершенно понятно, что пока не наступит кризис, пока не начнутся страдания, коллективные или индивидуальные, то вы ничего не вылечите. И медицина тоже знает, что для того, чтобы человека вылечить, его нужно из хронического в острое перевести. И тоже самое происходит здесь: общество, которое попало в такую передрягу, оно, прежде всего, должно… Первый этап - это катарсис. Не мытьем, так катарсисом. Нужно покаяться. То есть, конечно, не так тупо и глупо, но покаяние - это очень сложная конструкция, и тут тоже нужно разбираться - в чем, как? Но я хочу сказать, что кризис это лучшее средство от мании величия, это очень хорошее лекарство для встающих с колен. Или же вы продолжаете эту нарциссическую гонку, тогда вы, в конце концов, превращаетесь в стадо свиней, бегущих к пропасти, либо вы в какой-то момент осознаете, что происходит с вами, и тогда вы включаете отрицательно-обратную связь - стремитесь понять себя в том месте, в каком вы оказались. Но понимать этого никто не хочет, потому что мы живем в инерции общества потребления. Это установка на то, чтобы потреблять, потреблять, зачерпнуть побольше, поглубже. Но это же тупиковая ситуация. Почему она происходит? Потому что человек уже перестает понимать, кто он. Он - всего лишь функция, он уже не личность, а он некоторая функция, некоторое производное от государственных установок, от общественных. Ценностный ряд совершенно дисквалифицирован, уничтожен. В каком-то виде, пусть в хорошем или плохом, но он раньше был, потому что прежняя идеология была все-таки отстроена, она была ориентирована на некоторый порядок. Хороший это порядок был или плохой, но душевное состояние людей было организовано в идеологию, которая имела цель либо функцию, и оно было заточено и ориентировано на эти вещи. Когда это все разрушилось, это рухнуло, но, прежде всего, внутренний мир человека исказился. Вот опять параллели с Юнгом - Юнг тоже оказался в этом. Психологи знают о кризисе середины жизни и мы знаем, что в кризисе этом происходит переоценка ценностей, происходит переориентация, начинается совершенно другой путь человека. От строительства Эго, от социализации он переходит к выяснению смысловой картины мира, начинает задавать себе совершенно другой комплекс вопросов. И вот то, что сейчас происходит с обществом, это, по сути дела, то же самое. Потому что, не забывайте, Митя, что мы - подростковое общество. Еще Маяковский говорил, что “моя страна - подросток”. Люди подростковые в аналитической психологии это пуэрилизм, это доминирующая функция ребенка в человеке. То, что мы носим в себе ребенка всю жизнь - это прекрасно, но когда мы только живем пуэрилической психологией, когда ребенок в нас доминирует надо всем прочим, а все остальное подавляется, то здесь все очень может драматически закончиться.

Дмитрий Волчек: Валерий, вы говорите о том, что у России есть путь возрождения через покаяние. Но ребенок не умеет каяться.

Валерий Зеленский: Я говорю, разумеется, о покаянии, но до него тоже надо дорасти, это тоже требует определенного созревания. Да, ребенок каяться не умеет, ребенок умеет радоваться, страдать, огорчаться, он весь во власти эмоций. Для того чтобы дойти до катарсического состояния, нужно подняться… Вот человек приходит в церковь или к врачу, значит, что-то внутри его подняло. Это должны быть какие-то сильные энергии, страдания такого уровня, которые, собственно, его ориентировали. И тогда он уже может придти, и это его рассказ, разговор или общественные дебаты…. Это же на уровне социума, прежде всего, свобода выражения, когда он может выразить себя. Тогда он не впадает в отреагирование, которое в диссидентском плане, но характерное, и сейчас оно на политическом уровне. Это же несчастье, это оттого, что человек не может спокойно, поэтому он впадает в некоторый такой психотический план, он просто отреагироваться должен, он должен 31-го куда-то прийти и выразить свой протест. С точки зрения личности это уважаемая процедура, да, но с точки зрения психологии это от такого несчастья, что человека уже привели в такое психотическое состояние. Это нехорошо, это не есть правильно в общественном смысле. Люди должны иметь свободу такого выражения, и тогда среди дебатов, каких-то действительно открытых ток-шоу, я не знаю, здесь уже мы начинаем говорить о социальной стороне вопроса, я тут не специалист, какие формы тут выбираются, но общество должно получить возможность диалога. Соответственно, для того, чтобы катарсис как таковой наступил, он аккумулируется, он возникает в результате общественной мысли, которая свободно транслируется, когда стороны начинают от эмоционального потихонечку переходить к рациональному дискурсу, и способны вырабатывать какие-то эмоциональные формы, по которым им действовать. Начинается компромисс. Конфликтологи знают эти приемы и методы. Это достаточно очевидная вещь. Я сейчас говорю на уровне юнгианства, на уровне того, что Юнг это понял давным-давно и вообще все его учение пронизано этими идеями. Они, может быть, выражены в несколько другой словесной форме, но, по сути, это та же штука. На этом, кстати сказать, построены все ритуалы и решения конфликтов, и решения перехода из одного состояния в другое. То есть вы вначале сепарируетесь, потом вы готовите себя к такому диалогу, потом вы вызываете ту энергию, которая будет вам помогать осуществлять эту процедуру, затем вы с этой энергией начинаете отождествляться, идентифицироваться, и, в процессе идентификации с ней, вы трансформируетесь. Вот так получился советский человек. Он сепарировался с “железным занавесом”, он, с помощью самоочистительных лагерей и гулагов, занялся самоистреблением, уничтожил миллионы людей, идентифицировался с этой идеологией светлого будущего, трансформировался, и получилась такая штука, которая, кстати, оказалась не жизнеспособной. Поэтому она и сгинула, и погибла, и это естественный ее конец. И многие достаточно трезвые люди это знали, просто было непонятно когда. А то, что этому придет конец, это было очевидно.

Дмитрий Волчек: На стилистику “Liber Novus”, несомненно, повлияли авангардистские художественные течения 1910-х годов – в первую очередь, дадаизм, колыбелью которого тоже был Цюрих. Дадаисты, как и терапевты-юнгианцы, экспериментировали с автоматическим письмом, которое помогало вступить в галлюцинацию, точно в драму. За порогом воображения все оживало. Интерес к спиритизму возник у Юнга задолго до начала работы над “Красной книгой”, но эксперименты с активным воображением придали ему новый импульс. Важнейшим свидетельством парапсихологических опытов Юнга является его сочинение “Семь наставлений мертвым”, вдохновленное контактами с потусторонним миром, которые Ричард Нолл описывает так:

Диктор: “Летом 1916 г., в середине воскресного дня начал "неистово" звонить дверной звонок. Все, кто находился в доме, выглянули из окна, но никого не заметили. Сам Юнг сидел поблизости от дверного колокольчика и "не только слышал его звон, но и видел, как он покачивается". Дом был населен призраками!
"Поверьте мне, все это казалось тогда очень странным и пугающим!" — сказал Юнг. "Я знал, что что-то должно произойти. Весь дом был полон призраков, они бродили толпами. Их было так много, что стало душно, я едва мог дышать. Я без конца спрашивал себя: "Ради бога, что же это такое?" Они отвечали мне: "Мы возвратились из Иерусалима, где не нашли того, что искали".
В течении последующих трех ночей, "почувствовав внутреннюю необходимость сформулировать и выразить то, что могло быть сказано Филемоном", Юнг написал свои знаменитые "Семь наставлений мертвым".
"Семь наставлений" написаны в тоне оракула, под псевдонимом известного эллинистического гностика по имени Василид из Александрии — христианина второго века н.э., который в конце концов был признан еретиком. Хотя до нас не дошло в оригинале ни одно из его сочинений, на магических мадельонах и камнях можно обнаружить изображения одного из его важнейших божеств — Абраксаса. То был размахивающий кнутом могущественный бог с петушиной головой и змеями вместо ног. Однако иногда можно встретить Абраксаса с головой льва. Абраксас считался повелителем сотен других богов, являвшихся его рабами, и, следовательно, верховным божеством (демиургом) этой планеты, в котором соединены все противоборствующие силы и противостоящие божества.
Мертвые пришли к Юнгу домой за помощью, ибо в Иерусалиме они "не нашли того, что искали", а именно — обетованную землю спасения. Духами были христианские крестоносцы, которые только после смерти осознали, что в Святой Земле их не ждет никакое искупление. Они почувствовали, что с бессмертием их грубо обманули. Они были введены в заблуждение ложной религией.
Юнг читал им проповеди в форме семи наставлений. К концу седьмого наставления он обратил этих разочарованных христиан в свою собственную языческую философию и религию Абраксаса — бога, который является одновременно и добрым, и злым. Это ужасный, тайный бог, которого люди не могут воспринимать непосредственно. Абраксас является создателем и разрушителем мира, добра и зла, света и тьмы. Абраксас — "гермафродит, находящийся у самых истоков". Абраксас — это взаимодействие всех богов и дьяволов, а также "мир, его становление и развитие". Нет более могущественного божества.
В седьмом наставлении Юнг говорит рыцарям, что они напрасно отправились в Иерусалим искать спасения вне самих себя. А на самом деле подлинная тайна возрождения может быть найдена лишь во "внутренней бесконечности". Лишь заглянув вовнутрь, они увидят, что на отдаленном внутреннем горизонте "единственная звезда стоит в зените". Эта внутренняя звезда является "предводительствующим богом" и "целью человека". Пробуждая знакомые языческие верования, Юнг рассказывает воющим христианам, что после смерти душа отправляется вовсе не в христианскую Землю Обетованную, а к находящемуся внутри богу-солнцу (или звезде). После этого откровения языческого пути искупления мертвые умолкают и исчезают в ночном небе, отправившись на поиски вечного успокоения”.

Дмитрий Волчек: В “Красной книге” Юнг продолжает размышление о контакте с миром мертвых.

Диктор: “Мы – ослепленная раса. Мы живем только на поверхности, только в настоящем и думаем лишь о том, что случится завтра. Мы пренебрежительно относимся ко вчерашнему, ибо не приемлем мертвых. Мы хотим трудиться только ради видимого успеха. Больше всего мы хотим, чтобы нам платили. Мы сочтем безумием делать тайную работу, не приносящую видимой пользы людям. Нет сомнений, что обыденные нужды вынудили нас предпочитать лишь фрукты, которые можно испробовать на вкус. Но кто страдает больше от соблазнительного и обманчивого влияния мертвых, чем полностью потерявшиеся на поверхности земли? Есть одна необходимая, но скрытая и странная работа – важнейшая работа – работа, которую нужно делать в тайне, работа ради мертвых”.

Дмитрий Волчек: Как и “Семь наставлений мертвым”, “Красная книга” говорит о битве между миром реальности и миром духов. Среди сочинений, вдохновивших “Liber Novus”, важное место занимает “Так говорил Заратустра”. Но если Ницше писал о смерти бога, Юнг провозглашает рождение нового божества – в душе человека. В 1916 году на страницах манускрипта, переплетенного в красную кожу, появляются изображения мандалы, символизирующей трансформацию, вечное восстановление разума, вместилище богов, микрокосм цельной личности, являющейся отражением макрокосма, то есть Бога. Но есть ли имя у юнгианского божества? Ричард Нолл пишет о влиянии митраического культа на самоосознание и самообожествление Юнга.

Диктор: “Даже в 1925 г., т.е. через двенадцать лет после своих первых экспериментов с активным воображением, Юнг продолжал интерпретировать свои переживания как посвящение в митраические мистерии на ступень, которая называлась leo. Этот особый уровень посвящения в митраические мистерии был известен как Leonthica. Предметы, ассоциирующиеся со ступенью leo, которые изображены в виде мозаики на полу в митрариуме Фелицимусс в Остии, дают нам ряд ключей: кочегарная лопата, sistrum ("священная трещотка", связанная с Египтом и привезенная оттуда как один из ритуальных инструментов культа Исиды), а также стрела молнии. Пламя (с которым связана кочегарная лопата) ассоциируется со ступенью leo в такой же степени, как и с астрологическим знаком Льва, который был солнечным знаком Юнга. Стрела молнии была символом Зевса, а в классическом мире созвездие Льва находилось под покровительством этого бога.
В эллинистическом мире львы имели среди животных особый статус. Считалось, что их можно рассматривать в двух плоскостях: как человеческих существ, наделенных разумом и моральной проницательностью, а также как богов, способных вершить божественное правосудие. Более того, львы считались "полными огня и непосредственно связанными с солнцем", а их могучее пламенное дыхание было носителем божественной кары, ибо пламя служило очистителем. Соответственно, посвящаемый, достигавший статуса leo, приобретал способности, приписываемые львам.
Таким образом, ряд символов, ассоциировавшихся со статусом leo, отражал такие связи львов: солнце/пламя/чистота/ посредничество (между людьми и богами)/созвездие Льва. Произведя в ходе семинаров 1925 г. амплификацию львиных качеств львиноголового бога и особой митраической амфоры, Юнг тем самым продемонстрировал свое знание данного символического ряда. А как мы знаем из его более поздних работ, эти символы также составляют значительную часть трансформационного процесса в рамках алхимического опуса.
В своем видении 1913 г. Юнг стал в позу распятого Христа, а затем превратился в львиноголового бога. Не могли ли отрывки из прочитанных им книг по археологии и мифологии предоставить ему те основные элементы, которые затем — в ходе видений — криптомнезически "сконденсировались", как говорил он сам, в его "обожествление"? Судя по всему, так и было”.

Дмитрий Волчек: Юнг связал встречу с бессознательным с тем обещанием обновления, которое давали античные мистерии. Он отмечал, что исследование бессознательного открыло древний путь посвящения. “Это не просто моя "вера", а наиболее значительный и интенсивный опыт в моей жизни: неприметная боковая дверца на с легкостью пропускаемой тропинке (узкой и неопределенной, ввиду того, что лишь немногие на нее ступали), эта дверь в бессознательный разум ведет к тайне трансформации и обновления", - писал Юнг. Аналитики из окружения Юнга видели в его опытах попытку пророка проникнуть в суть мистерий жизни; своими видениями Юнг делился и с некоторыми пациентами во время аналитических сеансов, показывал свой волшебный манускрипт в красном переплете и даже предлагал создавать аналоги “Красной книги”. Ричард Нолл, автор “Тайная жизни Карла-Густава Юнга”, подчеркивает разочарование своего героя в христианстве и его попытки создать новую религию. Нолл рассматривает круг верных Юнгу аналитиков и пациентов (среди которых была дочь Джона Рокфеллера, состояние которой служило нуждам Цюрихского психоаналитического общества), как секту. Возможно ли воспринимать юнгианство как религию? – мы продолжаем разговор с российским исследователем Юнга Валерием Зеленским.

Валерий Зеленский: Дело в том, что Юнг был психолог, и его интересовала религиозная функция психического. Религиозное начало присуще каждому человеку. Мы рождаемся религиозными. Поскольку мы социоматические существа, мы, как и пчелы, и муравьи - общинные, и, соответственно, природой, самой биологией в нас уже заложены эти религарные начала, потому что религия - это связь. Другое дело, что в процессе эти религарные начала получили вертикаль и, соответственно, появилась божественная инстанция. Это некоторое обращение через простые формы: родители, община - она была исходной религиозной формой, а здесь - язычество. Короче, христианство и религия - разные вещи. Конечно, любая конфессия стремится приватизировать и стремится захватить власть в общине, в социальной группе, в обществе, в государстве, в стране, как угодно называйте. Эта ее экспансия естественна, и тут не надо обвинять, но всегда есть и другие силы, и другие противоборствующие конфессии, и прочее. Так что это обычное явление в такой множественной культуре. Вот, собственно, Юнг поэтому и вышел, он отделил эти вещи. Но, понимаете, Тертуллиан говорил, что душа по природе - христианка. Брежнев сказал, что душа - это советский человек. Можно приватизировать все что угодно, но к психологии это имеет мало отношения - это уже социальные доктрины религиозные.

Дмитрий Волчек: Валерий, тогда такой вопрос: можно ли воспринимать “Красную книгу” как священный текст, которым является любое свидетельство о контакте с высшими сущностями?

Валерий Зеленский: Прежде всего, это личная работа, личная книга. Юнг ее не готовил для публикации, ему это было важно, чтобы проследить собственно саму диалектику или саму логику своего внутреннего постижения внутренних фигур. Его интересовало, как психическая энергия от безличного, от такой смутно ощущающейся формы начинает переходить к конкретным фигурам. Это очень важно, это во всех психологиях имеется. Мы знаем, что у нас есть ощущение, восприятие, представление, мышление… То есть есть какая-то логика психическая, в которой внешний и внутренний мир начинают усложняться и переходить в другие, более сложные, комплексные образования. Вот Юнг, собственно, занимался именно этим. Что-то ощущая смутно, он пытался определить природу этого ощущения. Он почувствовал женский голос, значит, он пришел к архетипу анимы, мужской контратип – анимус. И вот обнаружение таких архетипических фигур, которые он черпал из мифологических источников, потому что в рациональных книгах эти вещи это уже продукты питания. Продукты питания могут быть в двух смыслах понимаемы: и как результат питания, и как то, что можно употребить. Поэтому рационально это уже все продукты питания, это уже вторичные вещи, они пропущены через рациональные фильтры. И они представляют мало интереса. Если хотите, это уже душевные, духовные экскременты. Но их можно обожествлять, кто-то может поклоняться этим вторичным продуктам, но кого-то это не устраивает, кто-то идет к исходному, идет к образной природе психического. Он начинает с образов, и эти образы могут уже иметь предметное начало, могут иметь абстрактное начало. Для Юнга тут никакой мистики нет, этот человек разговаривает сам с собой. Кто-то со стороны может решить, что он больной. И Элленбергер в своей классической книге “Открытие бессознательного” называл эту стадию, которая у Юнга была после разрыва с Фрейдом, с 1912 по 1918 год, когда он этими записями занимался, он называл это “творческой болезнью”. Понятно, что Элленбергер тоже человек первой половины 20-го века. Мы все заложники языка, мы все в языковой тюрьме, и мы должны понимать, что мы не можем выпрыгнуть из языка, и это дорога с двусторонним движением: так же как мы пользуемся языком, так и язык пользуется нами. Вот эта взаимность не всегда осознается. Так же как мы думаем, что мы имеем комплексы. Мы не только имеем комплексы, но комплексы имеют нас. И то же касается других корневых метафор – и души, и психического, и познания. И если вы чего-то не осознаете, тогда вы оказываетесь во власти судьбы. Почему Юнг ратовал за осознавание? Потому что осознавание делает возможность оперирования с внешним и внутренним миром более легкой, более энергетически экономной.

Дмитрий Волчек: В начале нашего разговора Валерий Зеленский упоминал обстоятельства жизни Юнга, сопутствовавшие началу работы над “Красной книгой”. Именно в это время с Юнгом разрывает отношения Фрейд. Визионер и мистик Юнг против рационалиста-мыслителя Фрейда – верна ли картина? Разговор продолжает Борис Парамонов.

Борис Парамонов: Уже сам психоанализ Фрейда нельзя назвать строгой наукой – и не столько в отношении его метода, как предмета. Предмет психоанализа – человек, а его очень трудно, если вообще возможно превратить в объект научного рассмотрения. Объект науки – это всегда и только предмет, отвлеченный от целостного многообразия его связей, методологически выделенный и в этой своей выделенности и условности поставленный в количественные соотношения, измеренный и взвешенный в той или иной системе координат. А попробуйте так абстрактно изолировать человека! Кунштюк или, если угодно, подвиг Фрейда в том и состоял, что он дал такой изолированный образ человека, сведя его к сексуальному измерению. Сексуальный человек – абстрактный, изолированный человек, но в таком качестве он позволяет кое-что о нем узнать и понять – тем более, что специфическая тема врача Фрейда – нервные болезни - открыла ему свою сексуальную этиологию. Психоневрозы, установил Фрейд, происходят из расстройств сексуальной жизни человека, причем не телесных, а именно психогенных расстройств, сексуальных травм раннего детства. Открытие было колоссальное, психотерапия получила мощный и эффективный метод. Но этот успех стал возможен только потому, что человек был взят в абстрактном отвлечении, сведен к сексуальной жизни. Психоанализ Фрейда не есть учение о целостном человеке, не есть наука о человеке – это наука о сексуальных расстройствах человека.
Соблазн Фрейда был в том, что он попытался на основе сексуальной этиологии неврозов дать картину целостного человека, из сексологии сделать антропологию. Ему показалось, что он нашел некий архимедов рычаг для суждения о человеке, его истории и культуре. Был обнаружен механизм вытеснения – выталкивания в бессознательное сексуальных импульсов; и вот по этой схеме толкования неврозов Фрейд решил истолковать саму культуру, представшую в его интерпретации как подавление, репрессия инстинктуальной жизни. В такой трактовке культура представала в целом неким глобальным неврозом.
Вот тут и возникает с протестом Юнг. Он отвергает, прежде всего, пансексуализм Фрейда, говорит среди прочего, что неврозы возникают отнюдь не исключительно на сексуальной почве. Но это только частность. Важнее общая мысль: инстинктуальная, внеразумная, внерациональная жизнь отнюдь не есть варварский остаток в человеке, долженствующий быть подавленным, - это источник самого бытия, который ни в коем случае не следует перекрывать плотинами рационального знания. Другими словами: бессознательное ничуть не менее важно, чем сознание.
Но что такое бессознательное? Вот тут коренное различие между Фрейдом и Юнгом. Первый считал, что бессознательное – это вытесненные из памяти, из общего спектра человеческого “я” травмирующие воспоминания; другими словами, у Фрейда бессознательное – всегда и только индивидуально. А для Юнга бессознательное – это весь слой, вся толща коллективной человеческой истории, глубь веков, совместная прапамять. Юнг пишет об этом, к примеру, так:

Диктор: “Наши души, как и наши тела, состоят из тех же элементов, что тела и души наших предков. Качественная “новизна” индивидуальной души – результат бесконечной перекомбинации составляющих; и тела, и души носят характер имманентно исторический, возникая вновь, они не становятся единственно возможным пристанищем – но лишь мимолетным прибежищем неких исходных черт. Мы еще должным образом не усвоили опыт Средневековья, античности и первобытной древности. Однако нас влечет неумолимый поток прогресса, с дикой силой рвущийся вперед, в будущее, и мы вслед за ним всё более и более отрываемся от своих естественных корней. Мы отрываемся от прошлого, и оно умирает в нас, и удержать его невозможно. Но именно утрата этой связи, этой опоры, эта неукорененность нашей культуры составляет ее болезнь (…) Мы больше не живем тем, что имеем, но живем ожиданиями новых ощущений, не живем в свете настоящего дня, но – в сумерках будущего, где, в конце концов – надеемся мы – взойдет солнце”.

Борис Парамонов: Теперь будет более понятно, что и о чем писал Юнг в своей “Красной книге”: он пытался найти путь в это коллективное бессознательное, услышать голоса, соединяющие индивидуальную – свою – душу с коллективной памятью, с мифом. Судя по тому, что она записал, это ему удалось: ему являлись различные видения, например некий старец Филемон, бесплотный гуру. Юнг был визионер, вроде знаменитого Сведенборга, которого опровергал еще Кант: что бы ни явилось в такого рода эксцентрическом опыте, говорил Кант, он не сообщаем, его нельзя сделать всеобщим знанием. Между тем Юнг собственный вариант психотерапии строил как раз на попытках пробуждения в пациенте этих сверхиндивидуальных душевных содержаний, интеграция которых в личный опыт дает целостный терапевтический эффект, называемый Юнгом индивидуацией.
Со стороны трудно судить, насколько эффективно лечение по Юнгу; клинические случаи, давшие позитивный результат, о которых он говорит в своих книгах, мало чем отличаются от традиционного фрейдовского психоанализа, разве что не всегда возникала нужда открывать сексуальные корни невротического недомогания. Априорно можно сказать только одно: если Фрейд лечил симптом, то Юнг старался перестроить личность пациента, он пытался как бы сделать из него гения – ибо целостная собранность духа, называемая Юнгом индивидуацией, - это и есть формула гениальности.
Вряд ли психотерапевт, пользуйся он фрейдизмом или юнгианством, способен сделать из другого человека гения. Какие бы интересные вещи ни говорил Юнг, лечиться нужно у Фрейда. Лучше меньше, да лучше. Вернее разгонять сумерки индивидуального прошлого, чем сетовать на сумерки коллективного будущего. Одному человеку помочь можно, но помогать человечеству – избави бог от новых таких опытов.

Дмитрий Волчек: Юнг поменял цель психотерапии, определенную в 19-м веке – он предложил не лечить неврозы, а вести личность к ее высшему развитию через процесс индивидуации. Размышления Бориса Парамонова продолжает Валерий Зеленский.

Валерий Зеленский: Я бы сказал, что противопоставлять Юнга Фрейду сейчас несколько даже смешно, потому что вообще это совершенно разные модели мира, модели психического. Другое дело, что, благодаря Фрейду и благодаря разрыву с Фрейдом, Юнг и создал аналитическую психологию. Поэтому мы должны быть благодарны их разрыву, потому что, представьте себе, если бы Юнг так и остался тихим и покорным учеником Фрейда, в общем, не было бы этого учения. Поэтому, даже с этой точки зрения противопоставлять их я бы не стал. Но их можно противопоставлять в их взглядах на природу бессознательного, потому что они разошлись. Там было очень много причин и личного характера. В какой-то момент это подхватили цеховые последователи, провели эпигоны фрейдизма и юнгианства. Они делили, собственно, психотерапевтическую пирамиду, деньги. Ведь они же все работали с клиентами. И к кому клиент пойдет? Конечно, были психотерапевтические пирамиды, они и сейчас существуют, и их полно. И эта среда поддерживала враждебные отношения, и она искала самые разные поводы, чтобы обвинить друг друга. Но вот тогда как-то можно было на этой волне что-то говорить о противопоставлении. Сейчас, когда мы уже в 21-м веке, и когда, можно сказать, методологически, идеологически, как угодно, терапевтически, религиозно, политически (есть еще и политическая функция психическая, и ей тоже занимались Фрейд и Юнг, потому что оба они были социальными критиками), но во всех этих вещах у них просто разные картины мира.

Дмитрий Волчек: “Красная книга”, которую Карл-Густав Юнг писал 16 лет, осталась незавершенной, она обрывается на полуслове – Юнг ссылался на то, что увлечение алхимией отвлекло его от работы над “Liber Novus”. За без малого 50 лет, прошедших со дня смерти Юнга, возникло множество слухов о его тайном сочинении, спрятанном в сейфе швейцарского банка. Теперь книга опубликована и открыта для интерпретаций. Вот самая простая из них: “Красная книга” - замечательное поэтическое сочинение, волшебная сказка, не подвластная рациональному истолкованию и не нуждающаяся в нем.

Диктор: “Неверно думать, что существуют магические практики, которым можно научиться. Понять магию нельзя. Понять можно то, что созвучно разуму. Магия созвучна неразумному, непостижимому. Мир созвучен не только разуму, но и его отсутствию. Магическое понимание суть то, что именуют непостижимым. Все, что действует магически – непостижимо, а непостижимое зачастую действует магически. Непостижимый труд называют волшебным. Магическое всегда окружает меня, всегда вовлекает меня. Оно открывает пространство, в котором нет дверей, и ведет на волю, где нет выхода. Магическое объемлет зло и добро, не являясь добром или злом. Магия опасна, ибо то, что согласно с неразумным, сбивает с толку, околдовывает и бросает вызов, и я всегда становлюсь первой жертвой.
Там, где обитает разум, магия не нужна. Следовательно наше время больше не нуждается в магии. Только те, у кого нет разума, нуждаются в ней, дабы восполнить неразумность. Но вовсе неразумно сводить вместе то, что примиряет разум с магией, ибо нет у них ничего общего. Соседство их портит. Так что те, кому не хватает разума, легко впадают в излишества и равнодушие. Разумный человек в наши дни никогда не будет использовать магию.
Но все по-иному для того, кто открыл хаос в самом себе. Нам нужна магия, чтобы принять или вызвать посланца и вступить в связь с непостижимым. Мы знаем, что мир сочетает в себе разумное и неразумное, мы понимаем, что наша задача требует не только разумного, но и неразумного.
Возможно научить, где лежит путь к хаосу, но невозможно обучить магии. Магия – образ жизни. Нельзя сказать, каким будет влияние магии, ибо она беззаконна, у нее нет правил и творится она случайно. Но есть одно условие: ее следует принять и нельзя отвергнуть, если трудишься над тем, чтобы росло древо”.

https://www.svoboda.org/a/1929619.html