Е. Синицын, О.Синицына

Тайна творчества гениев (фрагменты из книги)

Одержимость и терпение

Какая страсть движет гениями? Эта страсть – одержимость творчеством. Если полагать, что гениальные люди являются посредниками между высшим космическим разумом и остальными людьми, это предположение легко объясняет невероятную творческую плодовитость великих, но насколько близко оно к истине и насколько оно принижает их безграничный труд? Невозможно объяснить здравым смыслом невероятную продуктивность работы Леонардо и Микеланджело, Ньютона и Лейбница, Баха и Моцарта, Гете и Байрона, Толстого и Достоевского. Одержимость проистекает из кардинальной диспозиции. Одержимость – это та ось, вокруг которой вращается со всеми своими хитросплетениями судьбы стиль жизни гения. В индивидуальной психологии Адлера стиль жизни зависит от уникальной совокупности соединения черт, способов поведения и привычек, иными словами, всех факторов творчества, которые выстраивают жизнь человека. Стиль жизни зависит не только от личностных характеристик гения, но и от динамического взаимодействия внутренних механизмов творчества и социальной среды. Судьба вершит эволюцию стиля жизни на различных отрезках жизненного пути гения или неповторимая картина творческой одержимости каждого гения вынуждает к покорности саму судьбу? Так ли уж важно, кто над кем господин, но одна всепоглощающая страсть гения к творчеству пронизывает его жизнь. Чтобы усилия одержимости не пропадали даром, у нее должен быть союзник, и он есть. Это поистине безграничное терпение. Бесконечно шлифовал свои скульптуры в поисках нужной формы Микеланджело. Его тщательность и терпение в подборе нужного мрамора поражала даже каменотесов, видавших многое на своем веку. Вот как описывает И. Стоун в романе «Муки и радости» одержимость молодого Микеланджело: «Рустичи говорил ему: «Ты Микеланджело все время постишься, потому что не можешь заставить себя прервать работу, когда наступает полдень!». Вспоминая это ядовитое замечание, Микеланджело скорчил гримасу. Разве он не чувствует в себе решимости безраздельно отдаться своему делу… и разве он не готов, если необходимо, к посту и молитве, к любому искусу, лишь бы у него достало сил хоть ползком ползти в эти Сады, в эту мастерскую?»

Писатель И. Стоун сам являл пример человека, обладающего осью одержимости в чертах характера. Поражают не только его психологические характеристики этих людей, но и объем произведений. Книги Стоуна стали бесценным материалом для научных исследований о сущности творческого процесса. Но художественные биографии, как и исключительно научные исследования, никогда не отразят всей глубины творческого процесса. Никому не под силу осмыслить творчество и судьбу гения только в научных терминах или только в литературных сочинениях, ибо в творчестве гения всегда присутствует магическое начало. Это начало Цвейг определил как демонизм личности. «Демонический человек, – писал Цвейг, – вовсе не то же самое, что человек творческий, он может быть еще таинственнее в своей сущности, он весь – природная мощь, одухотворенная стихия. Внешне он ничем не выделяется, у него нет других примет, кроме производимого им воздействия – неописуемого, сравнимого лишь с некоторыми волшебными капризами природы. Вокруг него – тысячи и тысячи людей, и каждый из них, инертный и неодушевленный, стремится прочь, подчиняясь тяготению собственной жизни. Но он властно притягивает их к себе, неведомо для них самих наполняет их существо своей волей, своим ритмом, и, одушевляя их, он сам в них возвышается» (98, с.448-449).

Как фундаментальное свойство характера личности одержимость по своей значимости не уступает ни воле, ни инстинктам. Это особое психическое качество, но это не воля. Одержимость, как и воля, иррациональна, поэтому источник её лежит в бессознательном. Вот почему одержимые гении могут быть бессознательно безвольными. Иногда одержимость может выступать как компенсация воли и часто одержимый гений кажется волевым. Хотя, на самом деле, одержимость, а не воля помогает ему преодолеть бессилие, неуверенность и даже пораженчество. В результате этого одержимый может добиться успеха и признания. Тесная связь одержимости и пассионарности как осуществление непреоборимого стремления к намеченной цели нередко  является иллюзорной, соединяя эти два уникальных качества незаурядной человеческой натуры. Когда пассионарность достигает своего максимума, как отмечает Л. Гумилев, она становится антиинстинктом самосохранения, потому что влечение к жертвенности оказывается запредельным.

Одержимость – это возбуждающая смыслы страсть, не знающая ни пределов, ни границ. Воспламененное ей сознание, увлеченное далекими сияющими горизонтами, опутанное сетями выплескивающихся ежесекундно целей, разрываемое внутренними напряжениями и своей собственной энергией, неудержимо устремляется вперед. Тысячи маяков горят на горизонте, они все ближе и ближе, но нельзя к ним приблизиться ни на шаг, ибо они как мираж, чем ближе к нему приближается обманутое сознание, тем дальше он ускользает. Но ни один самый маленький шаг не пропадает даром, напряжение на миг стихает, чтобы дать одержимому глоток счастья, тогда удовольствие его безгранично, ведь даже бесконечно малая, но желанная цель, приносит ни с чем несравнимое благо восторга. К несчастью, одержимость не знает покоя ни днем, ни ночью. И снова  мысль возбуждает сознание, и снова энергия одержимости разрывает кандалы напряжения, и снова наступает миг расслабленного состояния души. С неописуемой скоростью вращается это колесо смен психических состояний, и никакая сила не может нарушить этот круговорот движения к своим целям одержимого творчеством гения. Скорость движения вперед так высока, что сознание мчится к цели уже целыми образами, выверяя свой путь замысловатой траекторией движения. Но горе, когда в этот водоворот страстей попадает фанатик одержимый разрушением. Не способный на творческое созидание, он крушит все вокруг.

Неумолимая истина говорит о поразительном сходстве внутренней сущности сложнейших процессов, протекающих в психике одержимого жаждой творчества и попавшего в плен разрушительных страстей человека. И у созидающего гения, и у деструктивного в своей одержимости фанатика в сознании бушуют эти поддерживающие огонь страсти психические процессы. История часто преподносит на своем жертвенном блюде людям эти примеры безграничной антитворческой одержимости, переходящей в фанатизм, который становится разрушителем красоты окружающего мира. Как только в мире появляются вдохновленные одержимостью гении, тотчас же наперерез им бросаются одержимые фанатики. И снова мир полон борьбы этих двух стихий – жажды созидания и жажды разрушения.

И. Стоун в своем романе о Микеланджело описал сущность феномена одержимости в образе беспощадного монаха Савонаролы, которого история запомнила как Герострата Ренессанса. Боттичелли под влиянием речей Савонаролы жег свои картины, а покровитель искусств Лоренцо Медичи пал жертвой фанатизма монаха. Так в один из самых драматических моментов Ренессанса столкнулись эти две могучие силы, созидательный дух красоты и разрушительный мир фанатичной злобы. Мир творчества содрогнулся. Эти враждебные полюса как две армии сошлись на узком поле брани, где одерживают попеременно победы то одна, то другая сторона. Но сколько бы не разрушал злобный дух красоту, перед вечностью он бессилен. В контрасте этих двух противоположностей являет себя вечная борьба творческой личности и толпы.

Литература и изобразительное искусства это та грань творчества, которая призвана передавать человеческие чувства. Т.е мы безусловно в прозе Гоглоя видим массу человеческих переживаний эмоций, переданных очень тонко. Или в живописи Вен Гога, несостоявшегося священника, видим передаваемые им страдания людей из шахтерской деревни ( его первые работы).
Безусловно в этих людях присутствовали глубокие человеческие эмоции. Я думаю, это были муки не только их сознания.
Но вместе с тем, есть и такие художники как: Леонардо да Винчи стремление к совершенному человеку, попытка изобразить или воссоздать идеального человека, соединить мужчину и женщину( не боясь инквизиции препарировал трупы людей). Или Михаил Врубель, очень люблю его творчество ( в музее восточного искусства в Киеве проводят лектории по его творчеству, всем киевлянам советую). В творчестве этих людей так мало человеческого, нет даже попытки передать многогранные человеческие чувства и страдания с переживаниями. Есть стремление  к совершенному, но не совсем человеку.

Нет конечно не одним и разной категории. Именно это я и имела ввиду, говоря про то что одни безусловно гениальные люди передавали грани человеческих страданий тонко и многогранно. Значит имели отношение к человеческому. Другие же напротив, открывают нам красоту не имеющую отношения совершенно другую не имеющую отношения к человеческим чувствам.

Так я и говорю, что разные.